А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем - Марк Альперович

Ефим напряженно посмотрел в глаза собеседнику.

– Не ненавижу, а презираю. Я имею в виду выкрестов, тех евреев, которые за деньги сменили национальность в своих паспортах. Это обычно самые ярые антисемиты. Выступая против евреев, они пытаются лишний раз доказать, что к этой национальности никакого отношения не имеют. Конечно, это заставляет их делать государственная политика ассимиляции и антисемитизма. Но я верю, что наступит время, когда они будут тщательно отмывать свои нынешние записи в пятой графе, причем за большие деньги. Это презренные люди. Их не принимают в свою среду ни русские, ни евреи. Ты, Ефим, слышал про восстание евреев в Варшавском гетто? Не делай удивленных глаз, наверняка по вражескому радио слышал. Так вот, к тебе вопрос, почему ты это не прочитал из газеты «Правда»? Или о массовых расстрелах евреев в Бабьем Яру, или о национальном составе Героев Советского Союза? Думаю, что на эти вопросы у тебя есть четкие ответы. А, между прочим, правильные ответы на них нужны не только евреям, а всему нашему народу.

– А что, Николай, в действительности самый большой процент героев Советского Союза у евреев? – спросил Ефим.

– Чудак ты, Ефим. Когда немцы брали наших солдат в плен, они расстреливали всех евреев и коммунистов. Между прочим, своих немецких коммунистов фашисты сажали в тюрьмы и расстреливали лишь в крайних случаях. Если некоторые крестьяне, недовольные советской властью, или националисты всех сортов надеялись на то, что Гитлер облегчит их жизнь, то евреям и коммунистам рассчитывать было не на что. И не случайно перед боем многие советские парни вступали в партию. Самый отчаянный солдат – тот, который не имеет пути к отступлению. До появления у нас заградотрядов наши войска очень много отступали. Все хотят жить, а большинство – готовы сохранить свою жизнь за счет жизни другого.

В это время раздался окрик Людмилы:

– Фима, Сережа слушает ваш разговор в коридоре.

– Мама, зачем ты меня продаешь? – последовал отчаянный крик Сергея.

Ефим встал.

– Извини, Николай. Позволь задать тебе последний, возможно самый неприятный вопрос.

– Ну, давай.

– До сегодняшнего разговора я не предполагал, что ты такой эрудит, что у тебя чистая душа. Я не случайно сказал душа, а не руки.

Николай напрягся, но сдержал себя, хотя было заметно, что это ему далось нелегко.

– Обожди говорить дальше. Ты считаешь, что я успел испачкать в крови свои руки?

– Я говорю в прямом, а не переносном значении. Я имею в виду драки, в которых ты регулярно участвуешь.

Николай широко улыбнулся и облегченно вздохнул.

– Честно говоря, я подумал о другом. Трудно сказать, действительно ли у меня чистые руки, как ты говоришь, в переносном смысле этого слова. К сегодняшним взглядам я пришел не сразу, через ряд ошибок. Меня успокаивает лишь то, что я в жизни все делал, исходя из приобретенных принципов. Они часто были ошибочны, как, наверное, у каждого честного человека в нашей стране. Многие расстрелянные по приказу Сталина крупные военачальники перед смертью кричали: «Да здравствует товарищ Сталин!» Так что я, если и совершал, то не самые глупые ошибки. Что касается моих частых драк, то они являются последствиями выработанной привычки: бить первым. Если бы ты, Ефим, хоть раз в жизни побывал в рукопашном бою, особенно в окопах, ты, наверное, понял бы меня. Трудно с этим сопоставить даже самую кровавую уличную драку. А мне в таких атаках приходилось бывать не раз и не два. Конечно, и нервы виноваты. Ты, наверное, имеешь в виду ночной визит военных из-за солдата, которому я выбил глаз? Он наступил сапожищем на ногу девочке, и вместо того, чтобы извиниться, стал упрекать меня за то, что я вожу на «толкучку» маленьких детей. А несправедливость я не терплю. Если бы они попытались бы меня схватить, я сумел бы перестрелять их всех прежде, чем кто-либо из них успел бы взяться за оружие. Наган у меня был при себе. А если бы все наши солдаты были подготовлены к бою, как сотрудники СМЕРШ, то война закончилась бы на пару лет быстрее. Вот ты порою весь вечер орешь благим матом, но я к тебе в дом не врываюсь с кулаками. Так что, Ефим, не суди других и сам, судим не будешь. Надеюсь, что после нашей беседы мы не потеряем уважения друг к другу. Я пойду. Не расти труса из сына. Трус не бывает порядочным человеком. Посмотри, как важен для твоего сына наш разговор! Он дает оценку в первую очередь тебе. Отец должен оставаться примером для сына на всю жизнь.

– Спасибо, Николай, за честный разговор.

– Честные люди не должны бояться честных разговоров. К тому же, общество превратилось бы в сплошной концлагерь, если бы в его среде не было людей, которые во имя правды и справедливости готовы пожертвовать даже жизнью. И так было во все времена. Коперник даже на костре крикнул: «А все-таки она вертится!» В каждом человеке имеются зерна добра, справедливости и правды. Те, для кого управление людьми – лишь средство получить привилегии, всеми доступными средствами стараются уничтожить эти зерна в людях. Но уничтожить их невозможно. Даже у самых матерых бандитов имеется кодекс чести. Страх может усыпить, но не способен убить. И когда в обществе появляются сильные личности, готовые своими идеями помочь людям преодолеть страх, эти зерна просыпаются, и люди оживают.

Ефим, как бы защищаясь, спросил:

– А что, и у преступников, которые не вылезают из тюрьмы, имеются эти зерна?

Николай горько ухмыльнулся.

– Чаще всего в тюрьмы попадают люди, как раз отличающиеся избыточной активностью этих зерен. А если ты имеешь в виду отпетых уголовников: воров, убийц, хулиганов, то и у них имеется свой кодекс чести. Например, тем, кто попал за изнасилование, особенно изнасилование малолеток, жизнь в тюрьме – настоящая каторга, даже в сравнении с другими заключенными. Их делают «опущенными», используют вместо женщин. Воровство и доносительство в тюрьме также преследуется. Я далек от мысли проповедовать законы тюремной чести. Просто хочу сказать, что зерна справедливости не может уничтожить даже тюрьма. Так что, двойной инженер, четче обрабатывай получаемую информацию.

Явно чем-то раздосадованный, Николай ушел в свою комнату. Ефим, вопреки ожиданиям Сережи, не стал читать ему нравоучений, а занялся чтением газеты.

Ночью Сергей слышал разговор своих родителей, которые обсуждали, стоит ли им доверять Николаю. Ефим всецело доверял Людмиле. Он знал, что, несмотря на ее внешнюю болтливость, она никогда не выдаст тайны, никогда не проговорится. Было это чувство страха или врожденная порядочность? Ефим подобных вопросов себе не задавал. Сережа из ночного разговора родителей понял, что отец со многими доводами дяди Коли согласился, что он решил больше не слушать «Голос Америки» и, что особенно важно было для Сережи, отец решил не препятствовать его дружбе с Николаем. Однако самое мудрое решение приняла Людмила. Пусть Сережа дружит с Николаем, он маленький. А вот Фиме сближаться с ним не стоит.

Но уже на следующий день Ефим, как обычно, в девять часов вечера вновь слушал по приемнику «вражьи голоса». Более того, он не мешал слушать и Сереже, только однажды предупредив: «Не болтай». Видимо, после разговора с Николаем Ефим решил изживать из себя страх.

Летом, вернувшись из пионерлагеря «Луковое озеро», Сережа не застал в квартире дядю Колю. Выехала вскоре из квартиры и Клава. Мама сказала Сереже, что Клава посадила дядю Колю за то, что он избил ее маленькую девочку. Отец, услышав эти слова жены, резко оборвал ее:

– Не болтай чушь! Сережа рано или поздно сам узнает правду.

По тому, с каким уважением Ефим вспоминал о Николае, Сереже позднее стало ясно, что дядя Коля в очередной раз не угодил своему грозному начальству. Одна жительница дома, дружившая с Клавой, по секрету рассказала своей соседке, что Клава нашла себе нового ухажера и сейчас живет у него. А зная, что Николай может убить за измену и ее, и ухажера, донесла на него в органы. Николая или арестовали, или направили на работу куда-то на Север. Точно никто этого не знал…

В школе у Сережи со второго класса появился друг – Салямов Гена. Он был с Сережей одного роста, но физически значительно сильнее. Сергей завидовал другу, что тот жил в одной квартире с двумя классными красавицами, двумя Тамарами. Это был дом, в котором Сережа жил до эвакуации на Урал.

До дружбы с Геной Сережа не увлекался спортом и был хоть и крепким, но неуклюжим и трусливым мальчиком. Геннадий же увлекался многими видами спорта. Хорошо играл в футбол, волейбол, толкал ядро, катался на коньках. С шестого класса Гена стал посещать секцию бокса, которая была организована при школе. Тренером в ней был известный и уважаемый в городе человек – Борташевич.

Гена убедил Сережу пойти на занятия в секцию бокса. В первый месяц занятий ребятам не разрешали даже одевать перчатки. Тренер в основном делал упор на общее физическое развитие. Со второго месяца стали изучать удар прямой левой и передвижение по рингу. На третьем месяце Борташевич стал приучать ребят к спаррингам, в процессе которых отрабатывался лишь удар прямой левой и защита от него.